С чего начать мой рассказ? Я уверена, что это звучит странно, но я не знаю. Наверное, самым верным решением будет представиться. Меня зовут Мартина Паренте, и, да, я итальянка. Я родилась в городе Неаполе  29 мая 1994 года. Я плохо помню родной город и родную страну, ведь мои родители вместе с моим братом Марко и мною переехали в США, когда мне было пять, но я уже много лет мечтаю побывать в Италии снова. Вернуться на родину, хотя бы на некоторое время, - это что-то вроде мечты для меня. Я знаю, что осуществлю её, но пока что поездку в Неаполь приходится вечно откладывать.
Итак, когда мне было пять, мои родители переехали в США. Мы чуть больше двух лет прожили в техасском Хьюстоне, а затем переехали в канадский Торонто, где моему отцу предложили высокооплачиваемую работу. В Торонто я пошла в школу, в Торонто я начинала самостоятельно заводить друзей и выбирать свои хобби. Несмотря на то, что родом я из Неаполя, я привыкла думать, что моя история началась в Торонто.
Я была обычным ребёнком: время от времени училась, меняла хобби и даже попадала в дурные компании иногда. На самом деле на меня очень трудно влиять, и поэтому в таких компаниях я задерживалась недолго. Мама вообще говорит, что я прирождённый лидер, но я привыкла говорить самой себе, что я просто не из тех, кем можно командовать. Наверное, эти два качества – это одно и то же, да?
Мне было десять, когда Марко привёл меня в танцевальную студию. Он старше меня на три года, и к тому времени он танцевал уже достаточно хорошо, а что касается меня, то первое время на этих занятиях я чувствовала себя, как самое непластичное и неграциозное создание на планете. Я поняла, что у меня начинает получаться буквально через полтора месяца, когда после занятия наша преподавательница миссис Мур похлопала меня по плечу и сказала: «Ты сегодня большая умница». И я продолжила танцевать. Даже когда мне, казалось бы, должно было хотеться лежать дома после тяжёлого дня, я брала вещи и шла в студию, потому что для меня не было на свете ничего, приносящего мне так много страсти, счастья и радости. Однажды мы остались после занятия одни с миссис Мур, она включила радио, и там играла одна из первых песен, которые я услышала после переезда в США. Я уже совсем не помню её слов, мелодию и смысл, но Мур сказала, что это её любимая песня. Мы пели, можно сказать, кричали во весь голос, а когда песня кончилась, Мур похвалила мой голос и посоветовала мне записаться на уроки пения, и с тех пор ничто не даёт мне так много энергии, как музыка и танцы.
В подростковом возрасте я полностью была погружена в свои хобби, но при этом я была одним из тех детей, которые всегда умели находить золотую середину между своими увлечениями и учёбой. Мои оценки в школе были отличными, а ещё я проявляла большие успехи в танцах и музыке. Я лет с тринадцати собиралась стать певицей, но мои родители всегда прекращали эти разговоры и говорили, что я буду юристом. Я не имела права отказать им, и, хотя у нас была замечательная дружная семья, никто никогда не прислушивался к моему мнению. Я была готова кричать во весь голос, чтобы они обратили внимание на мои желания,  а затем я встретила Дэвида, и мне стало всё равно на чужие планы, касающиеся моей жизни. Я просто наконец-то почувствовала себя так, будто я наконец-то обрела саму себя, и мне стало глубоко плевать на то, что будет по мнению других с моей жизнью дальше.
Мне только исполнилось пятнадцать. Я шла по улице рано утром, уткнувшись в учебник по химии, когда случайно врезалась в Дэвида. Как полагается, я тут же начала извиняться и объяснять, что со мной в тот день всё происходит «как-то не так», пока не посмотрела на его лицо. Он из тех, в кого можно влюбиться с первого взгляда: чёрные, как смоль волосы, карие глаза и кожа с бронзовым отливом. Я застыла перед ним, а он просто встал и ушёл, не сказав ни слова. Я не могу описать своё удивление, когда вечером, придя в танцевальный зал чуть раньше своего времени (к тому времени мы с Марко иногда на час или на два арендовали зал, чтобы позаниматься вдвоём), я увидела Дэвида. Он улыбнулся мне, он узнал сбившую его с ног девочку, а затем снова продолжил танцевать. И я влюбилась. Глупо, да? Хотя, я была и до сих пор остаюсь этой девчонкой, и есть ли что-то противозаконное в чувствах? Он безумно красивый, умный, и хотя тогда ему было лет тридцать (притом, что мне пятнадцать!), ему с трудом можно было дать его возраст. Дэвид казался и до сих пор кажется мне идеальным, но окружающие всегда находят в таких людях один большой минус, хотя я никогда не считала это признаком болезни или большим препятствием на жизненном пути. Дэвид и правда идеальный, но у него есть один недостаток: он глухонемой.
Каждый из нас имеет право на хотя бы одну красивую историю в жизни, и Дэвид стал неотъемлемой частью моей. Он полюбил меня пятнадцатилетней девочкой, но заставлял меня чувствовать себя любимой и уверенной в себе девушкой. Он не работал, но имел абсолютно всё, что ему требовалось, от любящих родителей. Он прекрасно танцевал, был умён, начитан, красив, и он понимал меня, как никто другой. Дэвид давал мне свободу и мог ждать меня неделями, если мне нужно было сосредоточиться на учёбе или побыть только с друзьями. Он обучил меня многому в танцах и поддерживал меня во всём, и я могу продолжать список его хороших качеств и дел, пока меня снова не настигнут мысли о том, что он остался в Торонто без меня. Прошло уже два года, но кажется, что эта боль никогда не оставит меня.
Дэвид научил меня никогда не сдаваться, и он действительно без лишних слов смог доказать мне, что любовь – это жертва, отпустив меня. Когда в мой выпускной год мне пришло письмо о том, что меня приняли в Ванкуверский университет и что теперь у меня будет возможность стать юристом, он отпустил и сказал мне ехать, взяв с меня обещание, что если я почувствую себя лишней среди будущих юристов, я уеду в Лос-Анджелес и посвящу себя танцам или пению. Каждый из нас имеет право на красивую историю, и я сама оборвала свою, не сказав поехать со мной. Я знаю, он всё равно не уехал бы из Торонто, ведь он хотел дать мне свободу от себя самого, он хотел дать мне шанс на жизнь с кем-то другим, с тем, кто сможет услышать моё пение и смех наших детей в будущем. Мы попрощались в аэропорту. Я помню слова, которые Дэвид  писал мне на своём планшете (стыдно, но за два года общения с ним я так и не выучила язык жестов), помню, как он поцеловал меня в последний раз и как я приложила пальцы к своим губам после его поцелуя.
Оказавшись в Ванкувере , я ощутила себя иначе. Куда-то пропал вездесущий контроль родителей, и, хотя я никогда не стала бы делать что-то, что требует их осуждения, я наконец-то смогла делать всё так, как нужно мне. Правда, я всё-таки поступила в университет и отучилась там полгода, но я же прекрасно знала, что это не моё и никогда не станет моим. После Рождества я снова собрала вещи и уехала, теперь меня ждал Лос-Анджелес.
Родители бушевали, когда узнали о брошенной учёбе, но они знали: меня бесполезно останавливать. Почти два года я прожила в Лос-Анджелесе, ходя по просмотрам, кастингам, прослушиваниям и просмотрам, но всё оказалось бессмысленно. Возможно, я чувствовала себя особенной в Торонто и Ванкувере, но в городе шоу-бизнеса, где таких же амбициозных девиц сотни или тысячи, все мечты теряют свой смысл.
Я вернулась в Ванкувер, ведь там у меня хотя бы был шанс спрятаться от осуждения семьи и попробовать начать всё заново. Я знаю, что люди видят во мне какой-то талант, но многие танцоры и певцы стареют, пытаясь добиться каких-то успехов в Лос-Анджелесе, а я сбежала, сдалась, пошла самым лёгким из всех путей. Время от времени меня успокаивает мысль о том, что если бы я осталась в Калифорнии дольше, но всё равно не добилась бы успеха, я бы винила во всём отсутствие таланта. Так я хотя бы знаю, что бросила всё без весомой на то причины, и если я захочу вернуться, я вернусь и продолжу бороться. Верите или нет, меня действительно успокаивает иногда эта мысль. Кто я здесь, в Ванкувере? Всего лишь преподавательница танцев, жалкая, загнанная в угол собственными амбициями девчонка.
Я знаю, что мне нужно что-то делать. Мне нужно идти дальше, и, возможно, я вернусь обратно в Лос-Анджелес, буду бороться и дальше, но пока что мне нужно торопиться на очередной урок, ведь я ненавижу, когда кто-то приходит в зал раньше меня.